Его рука тряслась так сильно, что он едва мог держать ее… Даг нашел орех и снял его через ее голову. Шнурок запутался в ее темных вьющихся волосах, слипшихся от комочков грязи, и ему пришлось прерваться на мгновение, чтоб отпутать его. Он в страхе вырвал несколько волосков. Мягче, мягче… связь разорвалась так же, как сделала это у Вита и Берри, и он отбросил орех с такой силой, что тот должен был долететь до середины поляны.
Ее окоченелость изменилась под его рукой, в ней появилась нарастающая дрожь. Он склонил голову и целовал ее лоб, щеки, все лицо, но не губы, потому что она сделала внезапный вдох, затем еще и еще, длинные глотки воздуха. Цвет вернулся на ее лицо и в его мир. Ресницы слабо дрогнули…
В темноте были голоса — отдаленные, будто слышимые с другой стороны времени.
— Бедная малышка!..
— О, как жаль…
— Это почти милость богов, что он ушел первым.
— Да, он бы не принял этого…
Она задумалась, в смутном негодовании, до того, как голоса утихли, где же ее поздравления?
Затем было давление, не дающее ей дышать, мучившее ее, и страх потери. Воздух, казалось, впитывался сквозь ее кожу, а не через медленно дышаший рот, просачивался в ее легкие и горячий, занятый живот. Куда ушел Даг? Он нужен ей, она была уверена в том. Что-то было ужасно неправильно…
Время утекало в темноту. Часы? Годы?
Наконец, бормочущие звуки вернулись в ее забитый уши, пробиваясь через тревожащую слишком огромную тишину, которая наполняла ее страхом того, что она внезапно оглохла. Она ощутила тяжесть и головокружение, и только тогда поняла, насколько она ничего не чувствовала раньше. Почти, почти… вот оно! Воздух!
Ее веки боролись за самое желаемое видение: Дага. Его глаза в серых тенях и мелькающем свете костра были чайного цвета, но несколько песчинок золота все еще блестели в них. От уголков его глаз пролегли к скулам мерцающие линии, будто нити серебра вбили в медный сосуд. Его щеки были покрыты щетиной, лицо в синяках и измучено, а его грязные черные как металл волосы торчали в разные стороны.
Сейчас он действительно выглядел на свой возраст. «И все еще хорош для меня…»
Ее рука стремилась вверх, чтоб дотронуться до серебряной влаги, когда она, наконец, справилась с дыханием. Улыбка почти расколола его лицо, но глаза все еще были сумасшедшими.
Ее пальцы дотронулись до грубой бороды, до его растянувшихся губ, наткнулись на его слегка кривые зубы с таким знакомым любимым сколом на одном из них спереди. Его поцелуи нашли ее пальцы, оставаясь на каждом по очереди. Ее рука скользнула по его лицу, вокруг шеи, сжала воротник… и о боги, что он сделал со своей хорошей хлопковой рубашкой, которую она для него сделала? Она готова была поклясться, что на ней больше дыр, чем ткани.
Поцелуи возобновились — лоб, щеки, подбородок, губы наконец.
Вот так лучше. Она все еще лежала неподвижно, у нее болело под ключицей и в ранах, оставленных на ее плече когтями глиняной мыши, но под ее рубашкой повязка Келлы, кажется, все еще держалась, натирая ее нежную кожу, когда она двигалась. Она все еще сможет вырезать… им нужно… погодите, что?..
— Даг! Там был огромный Злой-летучая-мышь… он летал… но мы его победили! — Она остановилась, прокашливаясь. — Вит его убил, ты можешь в это поверить? И твои щиты, они, должно быть, работают! Все эти бедные мышки умерли не зря… — Ее свободная рука ощупала горло в поисках орехово-волосяного ожерелья. «Самый лучший подарок на день рождения…»
— Да, да и да, Искорка… — Пылкое объятие при этих словах не обрадовало ее, как обычно, потому что вес его напомнил ей ее удушливый кошмар… значит, она спала? Или была без сознания?..
— Я знала, что ты не можешь умереть… ты выглядел слишком психованным, чтоб умереть, когда те ужасные летучие глиняные мыши утащили тебя… — Она изогнулась, и его хватка, наконец, ослабла достаточно, чтоб она могла сесть. — Эй, уже вечер? Было утро… я проспала весь день? Я не слишком хорошо себя чувствую… Я простыла? Почему я вся в грязи? Мои волосы… — Ее пальцы, ощупывающие грязные комочки, обнаружили длинный, липкий и холодный объект, который она с трудом извлекла из своих кудрявых волос. Это оказался здоровый дождевой червяк. Она отбросила его с прочувствованным «Фу-у-у!» — Это Вит мне насовал червяков в волосы, пока я спала? Я ему задам… — Ее пальцы ощупывали голову с новой тревогой.
Раздался голос Бо, тихий и невнятный, будто он снова напился:
— Простите… Мне так жаль…
Изумленное бормотание присоединилось к лепету Бо, и Фаун выглянула из круга рук Дага и обнаружила, что у их нежного воссоединения была целая аудитория, столпившаяся вокруг них: Бо, Готорн, Хог, Эш и Финч с Сейджем, незнакомые путешественники с Тракта… нет, погодите, она подумала, что узнает кое-кого, как погонщиков из чайного каравана, — милые ребята, хоть и грубоватые снаружи.
Вит протиснулся сквозь толпу, крича:
— Похоронили? Похоронили ее?! Чего ради вы взяли и сделали вдруг такую тупую штуку, как эта?! — Он упал на колени и отобрал ее у Дага, чтоб выдать крепкое и беспрецедентно братское объятие. Даг недолго это терпел со странной, милостивой улыбкой, а затем вернул ее обратно.
— Вит, — сказала Фаун с подозрением, — это ты засунул червяка мне в волосы? Ты соображаешь, что в твоем возрасте пора прекратить эти штучки?!
Один из погонщиков воскликнул с дрожью в голосе:
— Он поднял ее! Этот колдун, Страж Озера, поднял ее из могилы!
— Не думай об этом, — пробормотал Даг в ее уже согретые, лишенные червяков волосы. — Не надо думать об этом. — Как если бы он защищал ее от кошмарных видений — ее или своих?